До и после моей смерти - Григорий Аграновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И ты уже знаешь, как это сделать?
– Принципиально – да, технически – надо поработать.
– Грандиозно! – произнес Вощинский шепотом. Это будет… Я даже не знаю, с чем это сравнить… C технической революцией начала 20-го века… Паровой двигатель, телефон… Или – с полетом Гагарина…
– Главное успеть – буднично отозвался Шкуль.
Снова наступила пауза – и оказалось, что в помещении уже давно не звучит музыка, а снова, как два дня назад, её сменил телевизор, передававший новости канала «Евроньюс».
Речь шла о расследовании авиакатастрофы под Парижем и какой-то французский чиновник говорил о том, что спасателям пока не удалось найти тело только одного из 216-ти пассажиров, и что, судя по регистрационному списку, это гражданин России. Шкуль сразу вспомнил о позавчерашнем чудаковатом человеке, на этом самом месте утверждавшим, что он летел в разбившемся самолете.
«Ну, просто парижские тайны какие-то – подумал он. – Выходит, старик не врал, но… Как же это может быть?»… Но сегодняшний вечер, как и тот, позавчерашний, отнял у него слишком много энергии. После манифеста, прочитанного Вадиму, Шкуль чувствовал удовлетворение и опустошение – думать о странном старике было лень, тем более лень было рассказывать всю историю Вощинскому.
В конце-концов, в мире остается еще много необъяснимых вещей.
«А у меня остается время только на то, чтобы сделать программу» – оправдался Шкуль перед самим собой.
Оказывается, было уже около 12-ти. Тактичные официанты томно переминались с ноги на ногу, дожидаясь ухода последних клиентов. Несмотря на протесты Вощинского, Шкуль оплатил оба счета, каждый вызвал себе такси – и они вышли на улицу.
Притихший доктор, на которого Гошин проект произвел такое же впечатление, как Неопалимая Купина – на Моисея, уехал, едва пробормотав: «Держись» и «Я позвоню».
Шкуль остался один, дожидаясь свою машину на темной и пустой улице перед закрывшимся пабом – и тут же услышал за спиной неприятный, скрипучий и, кажется, знакомый голос:
– Простите, вас зовут Шкульчик?
5
Хорошая работенка – собирать по частям трупы!
Вряд ли кто-то стремится попасть на такую работу, но некоторые, все-таки, попадают.
Каким образом?
На первый взгляд, все по разному, но, если не копаться в подробностях, есть одна общая для всех причина.
Она называется: «Так получилось».
Есть и ещё кое-что, объединяющее людей подобных профессий, а именно: все они – ну, хорошо, не все, а только большинство – поначалу рассматривают эту работу как временную, пока не найдется что-то получше, а в итоге «задерживаются» на ней на долгие годы.
Чаще всего – навсегда.
Патрик Лавина́ был из этого большинства – и знал об этом.
Он пришел в институт судебной медицины при французском Бюро по расследованию авиакатастроф после окончания медицинского факультета и нескольких месяцев безуспешных попыток устроиться по специальности, служил здесь уже шесть лет – и вот, наконец, дослужился: впервые его назначили руководить работами по идентификации тел жертв авиакатастрофы у Вилье-Сен-Фредерик.
Что делать – и на такой работе приходится стремиться двигаться вверх!
Особых сложностей не предвиделось. Самолет развалился на части от удара о землю, разброс тел и обломков – небольшой. Быстро собрали и иденцифицировали все руки-ноги, по регистрационной ведомости установили имена и места в самолете их бывших владельцев…
И тут выяснилось, что не хватает ровно одного тела!
В это было трудно поверить – все фрагменты встали на свои места, как в картинке-пазле, из них собрали ровно 215 пассажиров и 12 членов экипажа. Но, согласно регистрационной ведомости и информации, полученной от командира корабля перед вылетом, в салоне было 216 пассажиров – и получается, что один пассажир исчез!
Полностью, со всеми своими «фрагментами»!
Лавина́ готов был поверить в то, что он остался в живых – бывает, что в таких катастрофах кто-то выживает, очень редко, но бывает. Но… куда он, черт побери, после этого делся? Вышел из упавшего с высоты 9000 метров самолета – и ушел по горе трупов и обломков, как Христос по воде?!.
Судя по документам, его имя – Роже Облер, он занимал в салоне место 17B, и у него российское гражданство!
Это тебе, Патрик, на закуску!
Впрочем, по сравнению с фактом исчезновения, сочетание французского имени с российским гражданством выглядело уже просто буднично. Говорят, информация в российское посольство уже отправлена.
Но это было ещё не все – Лавина́ был абсолютно уверен в том, что имя Роже Облер ему знакомо! Где-то, совсем недавно, буквально на днях, он слышал его!
Голова шла кругом!..
Как и большинство людей, вынужденных заниматься нелюбимым делом, Патрик Лавина имел увлечение для души. Увлечение редкое: Лавина́ изучал историю алхимии от средневековья до настоящего времени и собирал соответствующую библиотеку.
Почти все свободное время он проводил за старинными тяжелыми томами, в порядком протершихся, но все ещё крепких кожаных переплетах, с желтыми, шершавыми страницами.
Язык этих книг – нарочито загадочный и темный, чтобы, как дым от реакции химических веществ, скрыть суть от праздно любопытствующих, делал его счастливым – ему нравилось чувствовать себя одним из немногих посвященных и приобщенных.
Рабочим местом Лавина́ был, конечно, офис, а не морг, иметь дело непосредственно с трупами ему, слава богу, не приходилось. Пять дней в неделю, с 8-ми до 17-ти он сидел в современном, красивом, светлом, большом офисе – и говорил о трупах.
Считал трупы.
Документировал трупы.
И неизбежно – думал о трупах, которые в официальных документах деликатно назывались «телами».
Но главным было даже не это.
Главным был тот неотвратимый, как смерть, факт, что эта его связь с трупами – навсегда!
Лавина́ знал это уже сейчас. Знал наверняка, в отличие от большинства своих коллег и подчиненных, веривших в то, что трупы в их жизни – это временно, как подработка официантом или почтальоном в годы учебы. С трупами он будет работать до конца жизни, пока сам не станет одним из них! Трупы – это его карма!
Это знание и эта неотвратимость сводили его с ума.
Современный, красивый, большой и светлый офис, в котором теперь он сидел в собственной комнате, отделенный стеклянной перегородкой от остальных сотрудников, был для него душной покойницкой. Он знал, что будет ходить сюда каждый день, год за годом!
Патрик представлял себе, как он сидит за своим рабочим столом в офисе, а его лицо постепенно, как в сотни раз ускоренной видеозаписи, покрывается морщинами…
Понедельник – пятница, понедельник – пятница, понедельник – пятница…
И – трупы, трупы, трупы…
Год за годом…
Алхимия была окном из душной покойницкой в чудесный и таинственный средневековый мир.
И лекарством от сумасшествия…
Дети обожают сказки, хотя, большинство детей знают, что звери не умеют говорить, а волшебников на свете не бывает. Евангелие читают даже атеисты – примерно с той же целью, с какой дети читают сказки: не как исторический документ, а как литературный и культурный памятник и просто занимательные истории…
Патрик Лавина был современным человеком с естественно-научным университетским образованием. Он не допускал мысли о том, что олово или ртуть можно химическим путем превратить в золото и таким же способом получить некий препарат, позволяющий человеку стать бессмертным и счастливым. Разумеется, все это несерьезно – с научной точки зрения…
Но детям, читающим сказки, и неверующим, зачитывающимся Евангелием, нет дела до научной точки зрения. Клубы дыма, поднимающегося над большими закопченными колбами, музыка терминологии – все эти меркурии, трансмутации, магистерии, а так же, невыветриваемый – вечный – запах древности от пожелтевших шершавых страниц, все это было для Лавина́ важнее научной точки зрения.
В конце-концов, состояние науки и отношение к ней меняются со временем, а во времена средневековья алхимия считалась важнейшей из наук!
Наконец, он вспомнил.
На прошлой неделе позвонил знакомый букинист из Ванва и сообщил, что у него появились две новые книги на интересующую Лавина́ тему.
Они встретились около полудня в субботу, там же, в Ванве, в кафе, рядом с книжным рынком и, пока букинист перекусывал круассаном с кофе, Лавина́ листал плотные, шершавые страницы, с удовольствием вдыхая знакомый запах старины.
Первой книгой была известная «Сокровищница древних исследований» Пьера Бореля, переиздание 1889 года. Второй – сборник исторических документов о знаменитых алхимиках, изданный уже в 20-м веке.
Патрику до судорог в скулах захотелось и ту, и другую.
Букинист просил за них соответственно, четыреста и двести пятьдесят. С трудом Лавина́ уломал его отдать обе за пятьсот…
